Как этот город назывался, Вега даже представления не имела. Надпись на въезде благополучно прошла мимо ее глаз — то, что предназначается для сравнительно цивилизованных обладателей железных колесниц редко доводилось видеть кому-то вроде нее, едва успевшему освоить путешествия зайцем на товарняках.

Последнему ее в качестве жеста благодарности научил Джим — некогда одноглазый, ныне счастливый обладатель глубинного зрения, который, не без помощи падшей нашел утраченное, но на радостях, кажется, слегка двинулся умом. Впрочем, бродягам то было позволительно, а лечить ментальные проблемы, проистекающие из психологических травм, все равно уже не было ее компетенцией, так что Вега особенно не волновалась. Чем могла — помогла, а там он, глядишь, и сам оправится со временем.

Местечко, мимо которого они проезжали, Джим охарактеризовал как “полная задница”, и в рамках светской беседы поделился тем, как однажды отлеживался в местной “умиральне” в надежде либо “обновиться”, либо “откинуться” — на тот момент бедолаге было так плохо, что любой вариант бы устроил.

Терминология благодаря частому общению с господами вроде этого временного спутника была в целом понятна, так что услышанного Веге хватило, чтобы заинтересоваться. Вежливо попрощавшись с новым знакомым, она без лишних сомнений десантировалась прямо из вагона движущегося поезда, немного прокатилась кубарем, поддавшись силе инерции, встала, поправила чуть растрепавшиеся волосы, и бодрым шагом направилась к своей новой цели.

Точное расположение “Умиральни” подсказал доходяга, мучившийся, кажется, аппендицитом, сидя у мусорки за какой-то забегаловкой — то ли “у Вэнди”, то ли “у Сэнди” — это могло быть интересно только в рамках ориентирования на местности.
Мужчина, которому вполне очевидно было не очень хорошо, сказал, что еще не настолько отчаялся, чтобы туда тащиться и попросил пару баксов на “обезбол”, но, получив исцеление непосредственно из рук Веги, казался скорее растерянным, чем довольным, явно чувствуя какой-то подвох. Это было уже не важно, свое дело падшая сделала, точную информацию получила, и двинулась в направлении на ее взгляд наиболее приоритетном.

Когда она добралась до местечка, где надпись “больница” имени кого-то там на табличке у входа почти не проглядывалась из-под граффити, на улице уже совсем стемнело. Внутрь Вега вошла без стука — в холле было пусто, а из подсобки поблизости доносился чей-то здоровый храп, на котором, собственно, все здоровье этого места и заканчивалось. Здание оказалось небольшим, так что искать больных по отдельным палатам не пришлось, те, очевидно, размещались в одном просторном помещении, в котором на ночь уже успели выключить свет… Если, конечно, его вообще когда-то сюда проводили.

Большинство из постояльцев этого места уже спало, хотя тихие стоны и сдавленная ругань все еще доносились с нескольких коек. Немного поразмыслив, вега предпочла быть последовательной, вместо того, чтобы носиться между самыми шумными из страдальцев, создавая ненужную суматоху, и принялась исцелять всех по порядку, начиная с тех, кто находился ближе ко входу и постепенно продвигаясь вперед.

Все шло на удивление гладко — те, кто еще спал, не просыпались, те, кому мешала боль, избавившись от нее погружались в долгожданный сон. Сущая благодать… Была бы, верно, да только когда Вега почти закончила и на очереди осталось еще от силы трое бедолаг, свежеисцеленный лысый ханыга, по натуре, видимо, весьма нервный, почувствовав легкое прикосновение целительницы, мгновенно подорвался с места с громогласным ревом, среди мата в котором смутно угадывалось что-то вроде “Ты на кого лезешь?!”, и бросился прямиком к ней — явно рефлексы сработали быстрее головы.

И вот опять, — отстраненно подумала Вега, прокручивая в голове похожую цитату, услышанную некогда от типа, который нападавшему приходился если не братом кровным, то уж точно братом по разуму.

Отредактировано Vega (2024-03-07 03:02:13)

Ну вот… Они только уснули, он же сейчас всех бедолаг перебудит…

Вега чуть повернула голову, окидывая взглядом помещение и пытаясь оценить масштабы бедствия. Не исцелением единым они были живы, и крепкий, здоровый сон был очень важен для восстановления человеческих сил. Этого небольшого промедления хватило, чтобы самый шебутной исцеленный выхватил невесть где до этого припрятанный нож.

Он его в заднем кармане прятал, или еще где? Нельзя же так, вдруг сядет на него и поранится…

Озвучить мысль падшая не успела, потому что ранить попытались уже ее. С губ только усталый вздох сорвался. До чего же он активный… Надо бы, по-хорошему, выжечь ему глаза, чтобы не шалил так больше. Будь здесь обычная медсестра, дело могло бы кончиться грустно.

Однако шорохи и нарастающее количество тихих шепотков за спиной этот вариант действий исключали — он же явно начнет кричать, и тогда вообще всех перебудит. И только-только расслабившихся пострадавших, и уже измотанный персонал. Может, придушить слегка, чтобы не слишком шумел?

Мысль вовсе не казалась кощунственной. Небольшие воспитательные меры необходимы в совсем уж запущенных случаях, а если за ними следует полное исцеление, то и это и вовсе за ущерб не считается, верно же?

Пока Вега думала, упорный пьянчужка размышлениями о превратностях судьбы себя не слишком утруждал, вновь предпочтя действие, и пырнул ее еще раз. Нет, точно придется приложить руку к его успокоению… И горлу заодно, куда деваться.

Впрочем, проблемная ситуация разрешилась совершенно неожиданным образом, когда падшая получила помощь со стороны. По команде до сих пор мирно лежавшего соседа лысый покорно сел, хотя и выглядел при этом откровенно ошалевшим. Вот только не успела Вега и рта раскрыть, как новая команда прозвучала уже в ее адрес.

Падшая, впрочем, была занята мыслями более важными, поэтому, особо не задумываясь, мазнула по говорившему не особо заинтересованным, хотя и все еще достаточно терпеливо-доброжелательным взглядом, мгновенно ответив:

— Нет, спасибо. Они, если честно, выглядят не слишком удобно. Ты какой-то худенький, если задуматься… Хочешь, принесу тебе пирога, когда здесь закончу?

Помог все же, чем бы он там не руководствовался. А за благим деянием должна следовать награда. Впрочем, этот вопрос был на очереди сразу за успокоением буйного пациента. Тот от голоса соседа замер в одной позе, как каменное изваяние, лишь лицом выдавая теперь уже не спесивую ярость, а откровенный испуг. Это было не то чтобы прекрасно, но позволяло, по крайней мере, обойтись без воспитательных мер. Жаль было, конечно, оставлять все как есть, но заниматься его манерами в ущерб спокойствию остальных тоже было неправильно. Так что Вега положила руки на плечи человека и чуть надавила, заставляя принять горизонтальное положение. Накинула лежавшую скомканной в его ногах тряпку, в которой, не без помощи изрядной доли фантазии можно было опознать покрывало, дотянув его до плечей, и подоткнула по бокам, создавая, насколько это вообще было возможно, теплый и уютный кокон.

Все это сопровождалось тихими, на грани слышимости, увещеваниями:

— Ну-ну, не волнуйся ты так. Подумай, тебе ведь больше не больно, правда же? Я ничего у тебя не взяла. Только дырочек вот тут, — осторожно постучав кончиком ногтя по груди, где на бинтах еще виднелись багровые следы недавнего кровотечения, пояснила она, — стало меньше. Так что не шуми и просто отдыхай, будь умницей. Это полезно в первую очередь для тебя самого.

Напоследок погладив растерянного человека по лысой макушке, она не удержалась и исцелила его еще разок. Просто на случай, если он таки получил пробитие, так резко вынимая нож предположительно из заднего кармана.

Последнее действие, к неудовольствию Веги, закончилось легким дискомфортом: выглядывавшая из под длинного рукава полоска кожи покрылась сетью мелких трещин, какие можно увидеть на особенно старой и пережившей не лучшие времена мраморной статуе. С той лишь разницей, что следы распада на ее руке, пока что едва различимые, светились тусклым золотом.

Еще пара городов, и я буду сиять как чертова рождественская ёлка. Пора задуматься о бинтах… И спешить. Не так много времени осталось в запасе.

Осталось лишь двое в очереди, и можно двигаться дальше. Повернувшись к предпоследнему пациенту, Вега сделала осторожный шаг навстречу, опасаясь, что этот любитель покомандовать тоже окажется шумным, а потому постаралась всем своим видом продемонстрировать отсутствие дурных намерений и поинтересовалась тихо и вполне доброжелательно:

— Позволишь тебе помочь?

Отредактировано Vega (2024-03-08 05:36:13)

Ответа Вега ожидала в некотором напряжении, хотя, конечно, виду не подавала. Она твердо намеревалась исцелить всех, так что, к стыду своему, была не совсем откровенна с юношей. Его ответ в данной ситуации не имел особого значения, особенно после того, как она обнаружила что таймер ее внутреннего будильника не то что прозвенел, а готовился взорваться: чем меньше времени существования оставалось в запасе, тем эффективнее хотелось действовать… Даже если это будет не совсем этично. В конце концов, покуда то, что она делает — следствие чистых любви и заботы. Даже если речь идет о выжигании глаз с целью вызвать болевой шок или удушении ради потери сознания пациента. Логика была проста: когда доктор делает укол, вам тоже немного больно, но это быстро проходит, а боль является лишь неизбежным следствием заботы и попытки помочь.

Иными словами, задавая вопрос, Вега рассчитывала на здравый смысл и сознательность оппонента. Вздумай он попытаться удрать или отбиваться, она бы все равно его излечила, даже если бы он немножко протестовал.

Незнакомец, к счастью, и впрямь оказался сознательным. Сел задумчиво, всем своим видом выражая готовность торговаться, чем вызвал у падшей приступ чистого умиления на грани желания схватиться за сердце.

Ну что за прелесть, вы только посмотрите на этого умничку… Нужно будет достать ему что-нибудь повкуснее. И погладить. Задумчивый взгляд замер на взлохмаченной темной макушке. Обязательно тщательно погладить.

— Тебе, — с полным удовлетворением кивнула Вега, радуясь сознательности ребенка так, будто сама его воспитала и теперь могла похвастаться перед кем-нибудь тем, какой он вышел замечательный и способный. Серьезен не по годам, и уколов не боится… Наверное.

— А взамен ты не будешь брыкаться и шуметь. Я бы очень хотела, чтобы твои соседи выспались как следует. Им, кажется, не часто выдается такая возможность, и после второго концерта за вечер они наверняка поднимут гвалт…

Тепло излучал голос, теплом же лучились глаза. Чувствовал ли он в ее присутствии тот комфорт, который обычно замечали ее подопечные? Хотелось верить, что да, но даже если это и было не так, Вега бы все равно была довольна. Все лучше, чем приступы религиозного экстаза. Вновь одарив юношу особенно нежной улыбкой, она добавила:

— Не бойся, я не кусаюсь. И больно точно не сделаю.

Во всяком случае, пока ты не сопротивляешься, но эта деталь абсолютно несущественна.

Не тратя более времени, запас которого и без лишних дискуссий стремительно таял, она положила ладонь на грудь юноши, позволяя исцеляющему свету пролиться, стирая раны и унимая боль. После чего, абсолютно невозмутимо, уверенно, и, конечно, исключительно доброжелательно, она погладила подопечного по макушке, пригладив непослушные после проведенного в постели времени вихры.

— Насчет пирога все в силе, конечно. Ты только не уходи, я принесу его сразу, как закончу.

И, не тратя более времени на разговоры, направилась к своему последнему пациенту. Вопрос с ее невольным помощником был в шаге от закрытия. В конце концов, он все еще был таким же страждущим, как и все остальные, и, получив должную помощь, останется позади с напутствием беречь себя и ничтожно малыми шансами на новую встречу.

Отредактировано Vega (2024-03-08 08:29:10)

Выражение удивления, расцветающее на лицах людей, столкнувшихся с божественным чудом, давно стало привычным, так что мимическим изменениям серьезного мальца Вега внимания уделила не больше, чем той же эмоции на лице только что едва слышно стонавшего, держась за живот, старика.  Тот был последним здесь, кому требовалась помощь, так что падшая могла вздохнуть с облегчением, уделив лишь долю секунды тому, чтобы потереть запястье, на котором сеть пока только прорисовавшихся, но не успевших раскрыться, чтобы истечь ихором, как цветочные бутоны — нектаром трещинок, разошлась шире.

Это вызывало скорее легкое раздражение, чем чувство обреченности или горе: столько всего нужно успеть, стольким помочь. Поток страждущих не прекращался никогда, каждая минута ее промедления была чьей-то утраченной жизнью, и принимать тот факт, что ее собственный конец также оборвет надежду для кого-то еще, кого она могла бы спасти, будучи живой, было больно.

Даже человеку сложно примириться с собственным бессилием, что уж говорить о божестве.

Тем не менее, обещанное должно исполнить, так что вместо поиска следующей лечебницы она решила отправиться в наиболее пристойно выглядящее из ближайших кафе и добыть там награду для своего помощника. Важно поощрять старания детей, как и их жажду помочь. И абсолютно не важно, пять лет этому ребенку, или пятьдесят.

Уйти она, впрочем, так и не успела, в последний момент обнаружив руку у себя на плече. Потенциальный получатель пирога обращался к ней, и беспокоил его явно не грядущий прием пищи. Пакостить юноша тоже не собирался, так что отбросив спешку, Вега спокойно повернулась к нему, чтобы выслушать вопрос.

Первым ответом ему послужила тоскливая, почти болезненная улыбка. Сейчас, когда отпущенный ей срок, некогда казавшийся бесконечным, почти истек, она была близка к тому, чтобы ответить искренне — лишь в рамках насмешки над самой собой.

Я — воплощение света жизни, Вечное пылающее солнце, оберегающая вас исцеляющая длань…

Вега прокрутила это в голове и едва удержалась от неуместного в такой важный для этого юного человека смешка. Времена прославления ее имени уже давно забыты историей, и вполне справедливо, так что второй ответ так и не сорвался с ее губ.

Наконец, улыбнувшись и лукаво, и нежно, она встретила взгляд вопрошающего прямо, впервые позволяя ему в полной мере оценить нечеловеческую природу искрившихся и сиявших, как само солнце в миниатюре, глаз, и ответила вопросом на вопрос:

— А на кого я, по-твоему, похожа?

Отредактировано Vega (2024-03-08 08:33:34)

Ответ, обозначенный юношей, был, в общем-то, исчерпывающим. Она действительно была кем-то, кто хотел помогать людям. Все остальное роли не играло, и в любопытстве его, праздном или нет, попросту не видела смысла.

Следовало развернуться и уйти, как она делала всегда. Миссия была выполнена, люди — спасены, а то, что этот юнец не получит того ответа, который хочет уже не было ее проблемой. Бывают в жизни огорчения, и от одной несбывшейся хотелки он точно не умрет.

Однако этот случай разительно отличался от львиной доли тех, с которыми Вега имела дело обычно. Не то чтобы ее не пытались шантажировать раньше, но так дерзко, самоуверенно и нагло…

Больнее всего била даже не потенциальная необходимость вывернуть душу перед этим нахалом, раскрыв собственную жалкую сущность, а то, как легко он превращал своих страждущих собратьев в инструменты ради достижения цели, да еще и такой глупой.

Резкая вспышка гнева была такой быстрой, что Вега сама едва успела ее осознать, прежде чем та истаяла, оставляя лишь тоску и горечь.

— Алчный, эгоистичный мальчишка…— тяжело выдохнула Вега, глядя не на собеседника, но на того несчастного, о котором только что услышала. Нашел, с кем торговаться.

Новая волна бессилия была почти удушающей. Ментальные страдания могли быть не менее мучительными. чем физические, но Вега была способна помочь лишь тем, чьи мучения проистекали из боли плоти, не духа. Расстройство психики, вызванное повреждением мозга — запросто, но последствия травмы психологической… Тут она даже себе помочь не могла.

— Хочешь света истины? — поинтересовалась она, чуть изогнув губы, отдав должное иронии собственного подбора слов, которую собеседник едва ли мог оценить. Правда заключается в том, что каким бы ни было мое прошлое, сейчас я — никто. А кем я являлась раньше уже не имеет абсолютно никакого значения, вот и все.

Это было самым честным ответом, который она могла предложить. Нельзя было представляться божеством, даже павшим. Люди в последние века были созданиями крайне скептичными, и Вега, уже успевшая оценить силу слова этого парня, подозревала, что ее заявление о божественности он может принять за насмешку или издевку, что неизбежно повлечет за собой угрозу для несчастных вокруг. Убийство она не рассматривала как метод противодействия в принципе, а любые другие меры казались ненадежными. Бессилие душило, но она продолжала твердо смотреть в оранжевые, как солнечный закат глаза, почти веря, что это зарево может стать предвестником ее смерти.

Вновь подав голос, она устало спросила:

— Чем тебе не нравится то определение, которое ты сам дал? В нем вполне точно отражается единственный смысл моего существования.

Ох, парень… Ты говорил, что поможешь в исцелении ментальной травмы другого человека, но, кажется, тебе самому нужна помощь. Вега веками наблюдала за людьми, и такое выражение тоже видела не впервые. Ее гнев и недовольство лились этому  человеку как бальзам на душу, и такое поведение было серьезным тревожным звоночком.

Прекрасную мысль о том, чтобы вырубить его, применив к глазам световой импульс, подлечить и оттащить в лечебницу для душевнобольных, пришлось, хоть и с сильным сожалением, отбросить. Это решение было бы сродни попытке запихнуть тигра в вольер с домашними кошками, и последними, в их с этим юношей случае — людьми, рисковать было неприемлемо.

Сердце Веги разрывалось от мысли об убийстве, она попросту не была способна на подобный акт, но иногда, как сейчас, разум нашептывал, что лучшего решения не будет. В такие моменты становилось особенно тошно.

На его замечание о том, что может и не может делать “никто” Вега лишь фыркнула.

— Ты придаешь слишком много значения несущественным мелочам. Сейчас многие так умеют.

Нельзя ему потакать, нельзя… Но… Пока юноша продолжал говорить, она бросила короткий взгляд на страждущего, которому отчаянно хотела, но не могла помочь, и едва удержалась от того, чтобы сжать кулаки. Ладно. Я давно смирилась с тем, что не всесильна. Отдам ему обещанное, немного поговорю и уйду. Люди в последнее время преисполнились коварством, поэтому верить им или принимать все слишком близко к сердце нельзя. Я не их бог, чтобы пытаться изменить их души. Хватит и простого исцеления.

Чем далее распутывался клубок мыслей, тем опустошоннее она себя чувствовала. И на последовавший вопрос ответила почти скучающе:

— А почему кто-то дышит? — и, пожав плечами, добавила — Так уж мы устроены.

Человек не мог не дышать, Вега не могла игнорировать человеческие страдания. Конечно, можно ненадолго “задержать дыхание”, но как долго получится так продержаться?

Впрочем, скучающий вид ее быстро развеял следующий вопрос. Мгновение Вега смотрела на собеседника в легком изумлении, после чего, не удержавшись, рассмеялась. Конечно, почти сразу прикрыв рот рукой, в нежелании тревожить исцеленных.

— Немного же ты знаешь о богах, — покачала она головой, скорее озадаченно, чем с настоящей насмешкой. По тону легко угадывалась причина этой озлобленности. Несчастное дитя, утратившее веру…

Не получалось долго злиться на людей, даже когда следовало бы проявить больше строгости. С обретенным пониманием ситуации, тигр в глазах Веги вновь обернулся котенком.

— Времени у меня немного, но, раз уж тебе настолько хочется поболтать, что ты готов опуститься до шантажа…

Шаг очевидно неразумный… Как и бесконечное странствие, посвященное исцелению страждущих, так что не все ли равно?

— Пойдем. Я постараюсь ответить на твои вопросы.

За собственный недавний смех было почти совестно. Она-то, конечно, не подразумевала ничего дурного, просто поддалась искреннему порыву, услышав нечто в равной мере абсурдное и занимательное, но… Теперь ребенок дулся.

Он шел по пыльной дороге, явно серьезным волевым усилием пытаясь удержать на лице улыбку, вместе с тем шагал с таким нажимом, что вызывал у Веги ассоциацию с топающим в раздражении ребенком. Хотелось погладить бедолагу по макушке и сказать пару ласковых слов, чтобы он хоть чуточку успокоился, но она подозревала, что такой жест человек не оценит. Еще, чего доброго, закатит истерику и примется кататься по земле, колотя руками и ногами. Только и оставалось, что отвечать на его фальшь вполне благодушной, хоть и самую малость неловкой улыбкой.

Слушала она его внимательно, но понимала далеко не все. Столкнулась, что называется, с нехваткой академических знаний. Утратив свой народ, она не только отказалась от идеи восстановить людскую веру в себя, как божество, но и от прочих конфессий старалась держаться подальше, вплоть до того, что никогда не заходила в госпитали имени святых или как-либо связанные с религией, считая это чужой вотчиной. К современным популярным богам она испытывала нулевой интерес, и если и знала что-то, то лишь мельком и против воли услышанную от окружающих информацию.

— Так ты из детей распятого бога? — наконец уточнила она, неспособная сходу припомнить имя. Кажется, что-то на “И”, если я ничего не путаю…

— Меня как-то раз чуть не провозгласили его святой, — Вега снова рассмеялась, на сей раз уже несколько нервно, совершенно не скрывая, насколько ей было не по себе от того, что ее приписывали к его слугам. Люди, в рвении своем, бывают почти пугающими.

Последние прозвучавшие слова расставили все по своим местам, объясняя и жестокость, и безразличие этого человека. Потеряв единственное, что по-настоящему ценил, он, кажется, возненавидел и весь мир в общем, и бога в частности. Это было грустно не в меньшей мере, чем и общее описание принципов этой веры. Какое-то время Вега шла молча, вполне искренне заинтересованная тем, а почему действительно все так вышло. Из-за отсутствия общих знаний о чужих религиях она могла лишь строить расплывчатые гипотезы.

Завидев впереди ту самую забегаловку, возле которой как раз сравнительно недавно уточняла дорогу, падшая сразу взяла курс на нее, даже не думая обернуться, чтобы уточнить, следует ли за ней ее спутник. Лишь входя внутрь под мелодичный звон входного колокольчика она, все так же не оборачиваясь, поинтересовалась:

— А твой бог случайно не от рабов ведет свое начало?

Дожидаться ответа она не стала. Направилась к кассе, немного пошарила по карманам длинного черного платья, капюшон которого уже благополучно сполз на спину, открывая отливающие золотом под светом то и дело мигающих ламп волосы.

Наконец, выискав все, что было у нее в наличии, она сложила монеты столбиком и придвинула их к стоявшему у кассы человеку — единственному во всем заведении.

— Бродяжка? — поинтересовался он, окидывая Вегу неодобрительным взглядом.

— Так точно, — тут же доброжелательно отозвалась она, одаривая человека ровно той же улыбкой, какая предназначалась всем людям, обращавшихся к ней относительно вежливо. По опыту она уже знала, что в такой ситуации могут и обругать, и выгнать запросто. Претензий к такому отношению тоже не имела, прекрасно понимая, что раздавать что-либо бесплатно может позволить себе лишь одна. Человеческая жизнь сложнее и короче, мелочи вроде денег людям были важны, и Вега старалась относиться к этому с пониманием.

Закончив осмотр, и, кажется, признав гостью достаточно чистой и непроблемной, мужчина устало потер пальцами переносицу, вздохнул и придвинул монеты обратно к ней.

— Кофе и кусок пирога за счет заведения, если обещаешь, что через час вас с твоим дружком тут не будет, — адресованный ей за спину взгляд был куда менее дружелюбным.

— Спасибо! Вы так добры, — отреагировала она мгновенно, вцепившись в руку человека обеими своими, и крепко ее сжав. Слова лишь отвлекали, настоящая же благодарность текла от ее ладоней, проникая в чужое тело и распространяя исцеляющее тепло. Мужчина хотел было отдернуть руку, но замешкался, на мгновение попав под влияние божественной ауры, а когда пришел в себя, уже был свободен и отчего-то чувствовал себя гораздо лучше: ноги, ужасно нывшие к концу дня, были как новенькие, да и поясница больше не беспокоила. Впрочем, что он заметил прежде этих деталей, так это нездоровый жар чужих рук, и протянул в спину уже направившейся к угловому столику девушки:

— Дамочка, да у вас жар! Вам в больницу надо, а не сюда…

Вега обернулась, сияя еще более лучезарной улыбкой, чем прежде и выглядя в целом вполне здоровой и довольной жизнью, заверила:

— Сразу после перекуса.

Устроившись поудобнее и наконец взглянув на сидящего напротив юношу, она протянула вполне тепло, но не без легкой тени шутливости:

— Знаешь, применяя твою же логику, я могла заключить, что все люди — эгоистичные засранцы, но откуда же тогда взялся этот добрый человек?

От Веги, конечно, не укрылись ни повелительный тон, ни содержание приказа. Те самые интонации, которые совсем недавно были ей подмогой, теперь обернулись против ни в чем не повинного человека, который и без того был к чужакам добрее, чем можно было ожидать. Это не могло не печалить, как и прозвучавшее следом замечание про кость. Вега, конечно, не удивлялась — давно наблюдала подобные проявления человеческой природы. Однако ложью было бы сказать, что ей все равно.

— Не слишком ли ты высокомерен? — наконец откликнулась она, когда между ними повисла тишина. И, понадеявшись, что слушать он будет не менее внимательно, чем пожирать ее глазами, продолжила, — Этот человек ничего нам не должен. Более того, у него наверняка была масса причин, чтобы попросить нас уйти. Но он рискнул довериться и проявить к нам сострадание — шаг мужественный, на который не каждый пойдет в эти опасные времена… И тем прискорбнее, что на его доброту ты ответил так… Грубо.

Хотелось сказать — “жестоко”, так уж она чувствовала, но дерзкий мальчишка, конечно, сослался бы на то, что по крайней мере не нанес непоправимого вреда. Будто за такое его похвалить следует.

— Боюсь, я не могу закрыть на это глаза.

Успел ли юноша увидеть, как тепло в ее глазах смешивалось с упреком и горечью? Вполне вероятно, однако отшатнуться, когда она вновь подняла и протянула к нему руку не успел точно.

Световой импульс был быстрым и сильным — в самый раз, чтобы болевой шок отключил сознание прежде, чем мозг поймет, насколько страшную кару только что встретил. Отработанная тысячелетиями техника осечек не давала, и Вега, применяя ее, всегда получала желаемый результат.

Без лишней спешки она встала со своего места, обошла угол стола и села по одну сторону с только что лишившимся сознания человеком, осторожно переместив его голову себе на колени. Легко пройдясь подушечками пальцев по запекшейся коже век, она стерла только что нанесенное увечье, но на том не отстранилась, принявшись мягко поглаживать темные пряди рассыпавшихся волос.

На подошедшего кассира смотреть было жалко: потеря контроля над телом пугала даже в случае с банальным сонным параличом, но этому мужчине было хуже — его кошмар творился наяву.

Лишь когда он поставил на их стол стакан с выпивкой, чашку горячего кофе и пару кусков пирога, возложенная на него миссия, видимо, была завершена, человек заметно расслабился, но тут же стало заметно, как дрожат его руки.

— Прошу вас, не сердитесь на моего спутника. У него сейчас… Тяжелые времена. Что, конечно, никак не оправдывает такую грубость.

Придвинув стакан с алкоголем к мужчине, Вега продолжила:

— Прошу, возьмите. Вам сейчас, полагаю, нужнее… Я прослежу, чтобы этот маленький мерзавец больше не создал вам проблем. И, с вашего позволения,  все же заплачу.

Тот лишь быстро кивнул и поспешил как можно скорее уйти от них подальше, в неуверенности замерев у кассы. Не простит, конечно, — отстраненно заключила Вега, думая не только о продавце, но и о юноше, уже подававшем первые признаки пробуждения. Все понимала, однако все же тихо произнесла:

— Я не прошу прощения, поскольку понимаю, что ты на это не способен, — в конце концов, люди были хрупки что внутри, что снаружи, и даже такая малость в воспитательных целях серьезно задевала их чувства.

— Однако я прошу тебя о понимании. Не стоило отвечать так на проявление доброты и доверия.

Рука ее продолжала скользить по чужим волосам, успокаивающе поглаживая, но вполне готовая к тому, что следующий ее жест может закончиться ударом с его стороны, как это было после исцеления лысого в лечебнице, или желанием сбежать. Ни тому, ни другому препятствовать она не собиралась, но на всякий случай все же спросила:

— Желаешь ли ты по-прежнему услышать ответы на свои вопросы?

Отредактировано Vega (2024-03-11 06:59:28)

Пока огонь в чужом взгляде разгорался все сильнее, сама Вега оставалась собранной и спокойной, по крайней мере внешне. На самом деле ей было тоскливо. Она видела, как в еще недавно почти безжизненных глазах разгоралось пламя, но понимала, что не сможет дать этому человеку того, что он ищет. Мальчишка находился в шаге от падения, и ей неизбежно предстояло столкнуть его в пучину отчаяния: свой выбор она сделала давным давно и менять его не собиралась. И потому, встречая чужой взгляд, старалась говорить твердо, хотя в глазах ее и улавливалась горечь по еще одной жизни, которую не удастся спасти:

— Нет.

Такое простое и короткое слово, в одночасье безоговорочно разбивающее все надежды. Но поступить иначе было невозможно. Вега могла ответить на его вопросы, могла исцелить раны, преподать урок… Могла многое — но не это. Только не примерить венец бога снова. Только не это.

— Хватит приплетать божественность к каждому чиху. То что я сделала — не более чем воспитательная мера для избалованного и эгоистичного ребенка, не имеющая ничего общего ни с грехами, ни с благодатью.

Рука ее продолжала скользить по чужим волосам, пока не встречая сопротивления. Следовало бы, возможно, остановиться. Быть может даже спихнуть его со своих колен, чтобы столкновение с холодным полом хоть немного привело его в чувство, но она считала это излишним. Вспыльчивый мальчишка на грани умопомешательства сделает все сам, не получив желаемого. Оттолкнет ее руки, отдалится. Вероятно, поднимет шум и начнет сыпать проклятиями… Ничего нового. Не он первый, не он последний. Страждущие, потерявшие веру дети, неизбежно искали утешения у любого, кто хоть отдаленно походил на бога или мессию. В глубинах своего отчаяния люди становились слишком похожи на собственных диких предков, в вечном страхе перед жестокостью жизни и неизбежностью смерти искавших и плодивших богов, лишь чтобы чувствовать себя чуть менее потерянными.

Но потакать этим желаниям было неправильно. Изменились времена. В эпоху, когда люди сами стали подобны богам, нужда в последних постепенно таяла, и, возможно, это было к лучшему. Если нынешние боги ломали своих детей так, как вера в распятого — эту заблудшую душу, быть может, все шло своим чередом к лучшему исходу. И хотя отпускать этих детей в вольное плавание без должного пригляда было страшно, возможно, стоило дать людям шанс справиться со всем самостоятельно.

Понимая, что каждое ее пояснение юнец попытается опорочить и вывернуть наизнанку, лишь чтобы утешить себя, заверив в собственной правоте и правильности выбранного пути, Вега больше ничего не говорила, просто продолжая в легкой отстраненности поглаживать чужую голову и ждать, когда произойдет новая вспышка гнева.

Мальчишке было больно. И конечно, как почти всякое дитя человеческое, не найдя утешения он старался воздать боль сторицей, отчаянно пытаясь надавить на больное. Откуда ему было знать, что подобные беседы она вела уже сотни раз, и заранее знала, к чему все придет? Никакие слова не сработают, никакие убеждения не помогут. Спорить было бесполезно, потому что он уже все решил, и свято верил, что прав в своих убеждениях.

Не видя смысла в спорах, Вега медленно подняла руку, точно так же, как совсем недавно, но вместо того, чтобы снова выпустить импульс света лишь слегка щелкнула юношу пальцами по лбу. Наказывать его снова, даже за язвительные уколы, смысла не было и подавно. Ни на его слова, ни на приближение она не отреагировала, оставаясь все такой же безмятежно спокойной. 

— Все, что я даю им — это шанс, и не более того. Я не судья, воздающий за грехи, и возможность распоряжаться что душами, что судьбами, остается за людьми. А наставлять вас и вести к свету — задача вашего бога. Да и то лишь в случае, если вы сами не способны отличить благо от откровенного вреда.

Чуть помедлив, прокручивая в голове то, с чего началась их беседа, она задумчиво добавила:

— Что же до того, почему ваш бог не вмешивается напрямую и не спускается лично, чтобы покарать каждого отдельно взятого грешника… Кто знает. Полагаю, он не из стихийных, так что должен быть более последовательным. Должна быть причина для этой позиции.

Еще одна небольшая пауза потребовалась, чтобы припомнить, что юнец уже успел рассказать о распятом.

Без тени беспокойства или сомнения она разорвала зрительный контакт и отвернулась, откинув голову на спинку кресла, возводя глаза к давно не беленому потолку.

— “Бог не "ведёт начала" от чего бы то ни было. Он и есть начало и конец”, да? Как патетично. Быть может, он еще и из тех, кто заявляет о себе, как о единственно верном “истинном” боге?

Юноша, конечно, жаждал философии и грандиозного спора о природе добра и зла, но подобное Веге давным-давно перестало казаться интересным. Зато этот юнец заставил ее, вечно безразличную к другим божествам, задуматься о странной природе происходящего с верующими ныне. Были в этом как-то повинны люди. или все же что-то случилось с богом?